– Что это? Почему? – спросил растерянный Азорес.
– Догадайся сам. Ты изучал теорию водолазного дела у Протчева, – отвечает Маковский.
– Вода не принимает, – смеется Гинзбург.
Матросы осматривают Азореса – ему надо отлежаться.
Испанец сидит на палубе. Солнце отражается в лужах, натекших со скафандра. Все молчат. Азорес хлопает себя по лбу и смеется.
– Понял! – кричит он. – Я забыл, что надо нажимать головой на клапан «головного золотника» – выпускать лишний воздух – «травить воздух», как говорил Протчев. Меня раздуло и выбросило на поверхность.
– Фельетон не вышел? – смеется Кириллов.
– К сожалению, откладывается, – отвечает Азорес. – Но я все-таки спущусь на дно.
– Тихим ходом подвести траулер к затонувшему пароходу! распорядился Барковский.
– Когда они все успели собраться? – удивился Миша. Он так увлекся экраном, что не замечал ничего вокруг.
Изображение на экране колыхалось – телеоко двигалось вперед, наталкивалось на преграду воды и покачивалось.
Чем ближе подходил траулер к скале, тем больше погибших кораблей и пароходов виднелось на выступах и в расщелинах подводной горы. Она вся была усеяна ими. Здесь встречались и старинные каравеллы, и парусники минувшего столетия, и колесные пароходы времен Фултона, и современные винтовые.
– Кладбище кораблей, – тихо промолвил Маковский. – Сколько их погибло по дороге из Америки в Европу!
– Да, весь путь, видимо, усеян, – ответил Борин.
– Одного железа сколько, – добавил Кириллов.
– А сколько сокровищ лежит в трюмах, сколько бочек золота и серебра! Ведь с самого открытия Америки люди тонули сами и губили в океане награбленное и найденное в Новом Свете золото. Только испанцы посеяли на дне не один десяток тонн золота, – сказал Азорес.
– А сколько людей пошло ко дну из-за человеческой жадности! – услышал Миша голос Гинзбурга.
– И ради смелости, пытливости! – поправил его Барковский.
– Однако нелегко будет найти нашего покойничка, – добавил он, глядя на кладбище кораблей, которое все увеличивалось.
– Растения! Нет, кораллы… – удивленно воскликнул Миша. – Разве кораллы растут на такой глубине?
– Они жили, видимо, тогда, когда эти горы еще лежали намного ближе к поверхности моря, – сказал Тоффель. – Перед нами, очевидно, затонувший материк.
Маковский осторожно вел траулер, подводя телеоко ближе к затонувшему большому кораблю. Телеглаз прошел вдоль корпуса. Мелькнули, блеснув стеклами, иллюминаторы. Вот и нос. Надпись. Надпись… На железе, заржавевшем, покрытом ракушками, нельзя было прочесть название парохода.
– Во всяком случае, это не «Левиафан», – заверил Маковский. – «Левиафан» крупнее. Поищем еще.
– А может быть, посмотрим, что скрывает в себе этот покойничек? – спросил Протчев. В нем уже заговорили инстинкты «подводного охотника». – Если обнаружим что-либо ценное, поставим буек, возьмем на заметку. Глубина подходящая.
– Поищи, но долго не задерживайся. Тебе уже скоро вылезать, – сказал Барковский.
– Захвати телеглаз! – говорит инженер.
Протчев весело дернул дважды за сигнальную веревку, хотя при телефоне в этом не было нужды. Привычка. Люлька стала опускаться ниже.
Протчев плавно пролетает над верхней палубой, сходит с люльки, идет, разрезая воду правым плечом. Впереди – люк. Протчев перестает «травить воздух», немного раздувается и легко перепрыгивает через люк, как через пропасть на шаре-прыгуне. Все медные части, поручни, раструбы вентиляторов поросли, словно мохом, мелкими зелеными водорослями. Под ногами хрустят ракушки. Из раструбов выплывают рыбы и удивленной стаей кружатся возле головы водолаза. Их столько, что они мешают рассматривать.
– Кыш, вы! – машет рукой Протчев.
Еще один люк. Протчев осторожно спускается по железным сходням трапа. За водолазом тянутся «сигнал», шланг, провода телефона и электрического фонаря. Не зацепить бы за что-нибудь острое. А тут еще эта морока – телеоко со своими проводами…
Вот он уже идет по коридору. Каюты… Заглядывает в одну – по столу бежит испуганный краб. Под потолком – деревянный стул, ящик. Все как в мире невесомого.
Протчев спускается в трюм. Здесь он находит горы цинковых ящиков. Известное дело. Наверное, еще во время империалистической войны на пассажирском пароходе перевозили снаряды. А вот и огромная, величиной с ворота, дыра на дне. Пароход был пущен ко дну торпедой подводной лодки. А в этих больших ящиках что может быть?
– Не увлекайся, Протчев! Пора подниматься! – предупреждает дежурный.
– А, чтоб вам! – бурчит Протчев и поворачивает назад. Но на экране Миша видит только угол ящика, обросший водорослями и облепленный ракушками. Что такое? Протчев остановился…
– Что там случилось? – спрашивает Барковский. Невнятное бормотание. Кряхтение.
– А, чтоб тебя! Нога застряла в железном хламе.
Миша хотел крикнуть, чтоб Протчев повернул телеглаз к себе… А впрочем, Протчеву никто не может оказать помощь… Нет, оказывается, могут.
– Спустить на помощь водолаза!
– Шланги, сигналы, провода еще больше перепутаем. Сам управлюсь! – отвечает Протчев.
У Миши гулко колотится сердце. Какая опасная работа! А Азорес еще собирался спуститься на каравеллу… Проходят долгие минуты. Слышны глухие удары. Что он там делает?
– Проклятая проволока, хоть бы костюм не проколоть. Какая опасность! Прорвется костюм, и водолаза зальет вода.
– Ух! – слышится облегченный вздох Протчева. Телеглаз спустился с мохнатого ящика и осветил сходни трапа. Протчев освободился. Вместе с ним облегченно вздыхают все.